Неточные совпадения
Из подвала дома купцов Синевых выползли на улицу тысячи каких-то червяков, они копошились, лезли на серый
камень фундамента, покрывая его
живым, черным кружевом, ползли по панели под ноги толпы людей, люди отступали пред ними, одни — боязливо, другие — брезгливо, и ворчали, одни — зловеще, другие — злорадно...
Китайцы и индийцы, кажется, сообща приложили каждый свой вкус к постройке и украшениям здания: оттого никак нельзя, глядя на эту груду
камней, мишурного золота, полинялых тканей, с примесью
живых цветов, составить себе идею о стиле здания и украшений.
Человек бежит из этого царства дремоты, которая сковывает энергию, ум, чувство и обращает все
живое в подобие
камня.
Однако он почувствовал, что это неподвижное — не пень и не
камень, а что-то
живое.
Первый раз в жизни я видел такой страшный лесной пожар. Огромные кедры, охваченные пламенем, пылали, точно факелы. Внизу, около земли, было море огня. Тут все горело: сухая трава, опавшая листва и валежник; слышно было, как лопались от жара и стонали
живые деревья. Желтый дым большими клубами быстро вздымался кверху. По земле бежали огненные волны; языки пламени вились вокруг пней и облизывали накалившиеся
камни.
Потихоньку побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им попотчевать кабана, затесавшегося на баштан, и остановился перед могилкою. Свечка погасла, на могиле лежал
камень, заросший травою. «Этот
камень нужно поднять!» — подумал дед и начал обкапывать его со всех сторон. Велик проклятый
камень! вот, однако ж, упершись крепко ногами в землю, пихнул он его с могилы. «Гу!» — пошло по долине. «Туда тебе и дорога! Теперь
живее пойдет дело».
Все, все, и
камни, и куски земли —
живые чувства.
Тамара поглядела на нее пристально, глубоко и спокойно. Глаза Женьки были печальны и точно пусты.
Живой огонь погас в них, и они казались мутными, точно выцветшими, с белками, как лунный
камень.
Издали ее совсем трудно было отличить от беспорядочно нагроможденных
камней, но инстинкт подсказал набобу, что этот неясный силуэт принадлежал не
камню, а
живому существу, которое тянуло его к себе с неудержимой силой.
Солнце подобрало росу, и теперь в сочной зеленой траве накоплялся дневной зной, копошились букашки и беззаботно кружились пестрые мотыльки; желтые, розовые и синеватые цветы пестрили
живой ковер травы, точно рассыпанные самоцветные
камни.
Один течет волной
живою,
По
камням весело журча,
Тот льется мертвою водою...
— Она, голубка, и во сне озабочена, печется одним, как бы согреть и напоить меня, старого, теплым, а не знает того, что согреть меня может иной уголь, горящий во мне самом, и лишь
живая струя властна напоить душевную жажду мою, которой нет утоления при одной мысли, что я старый… седой… полумертвец… умру лежачим
камнем и… потеряю утешение сказать себе пред смертью, что… силился по крайней мере присягу выполнить и… и возбудить упавший дух собратий!
И вот начала она меня прикармливать: то сладенького даст, а то просто так, глазами обласкает, ну, а известно, о чём в эти годы мальчишки думают, — вытягиваюсь я к ней, как травина к теплу. Женщина захочет — к ней и
камень прильнёт, не то что
живое. Шло так у нас месяца три — ни в гору, ни под гору, а в горе, да на горе: настал час, подошла она вплоть ко мне, обнимает, целует, уговаривает...
Я, как солнечный луч,
живая была и вот должна была сидеть неподвижно, точно
камень.
— Пан-ымаешь, вниз головой со скалы, в кусты нырнул, загремел по
камням, сам, сам слышал… Меня за него чуть под суд не отдали… Приказано было мне достать его
живым или мертвым… Мы и мертвого не нашли… Знаем, что убился, пробовал спускаться, тело искать, нельзя спускаться, обрыв, а внизу глубина, дна не видно… Так и написали в рапорте, что убился в бездонной пропасти… Чуть под суд не отдали.
Залив — точно чаша, полная темным пенным вином, а по краям ее сверкает
живая нить самоцветных
камней, это огни городов — золотое ожерелье залива.
Всего лучше Пепе, когда он один стоит где-нибудь в
камнях, вдумчиво разглядывая их трещины, как будто читая по ним темную историю жизни
камня. В эти минуты
живые его глаза расширены, подернуты красивой пленкой, тонкие руки за спиною и голова, немножко склоненная, чуть-чуть покачивается, точно чашечка цветка. Он что-то мурлычет тихонько, — он всегда поет.
Солнце горит в небе, как огненный цветок, и сеет золотую пыль своих лучей на серые груди скал, а из каждой морщины
камня, встречу солнца, жадно тянется
живое — изумрудные травы, голубые, как небо, цветы. Золотые искры солнечного света вспыхивают и гаснут в полных каплях хрустальной росы.
О прибрежные
камни равномерно и глухо бьет волна; море — всё в
живых белых пятнах, словно бесчисленные стаи птиц опустились на его синюю равнину, все они плывут в одном направлении, исчезают, ныряя в глубину, снова являются и звенят чуть слышно.
Вот он висит на краю розовато-серой скалы, спустив бронзовые ноги; черные, большие, как сливы, глаза его утонули в прозрачной зеленоватой воде; сквозь ее жидкое стекло они видят удивительный мир, лучший, чем все сказки: видят золотисто-рыжие водоросли на дне морском, среди
камней, покрытых коврами; из леса водорослей выплывают разноцветные «виолы» —
живые цветы моря, — точно пьяный, выходит «перкия», с тупыми глазами, разрисованным носом и голубым пятном на животе, мелькает золотая «сарпа», полосатые дерзкие «каньи»; снуют, как веселые черти, черные «гваррачины»; как серебряные блюда, блестят «спаральони», «окьяты» и другие красавицы-рыбы — им нет числа! — все они хитрые и, прежде чем схватить червяка на крючке глубоко в круглый рот, ловко ощипывают его маленькими зубами, — умные рыбы!..
Все, что успевает вырасти здесь за лето, река смывает и безжалостно уносит с собой, точно слизывая широким холодным языком всякие следы
живой растительности, осмеливающейся переступить роковую границу, за которой кипит страшная борьба воды с
камнем.
Он понуждал рукой могучей
Коня, приталкивал ногой,
И влек за ним аркан летучий
Младого пленника <с> собой.
Гирей приближился — веревкой
Был связан русский, чуть
живой.
Черкес спрыгнул, — рукою ловкой
Разрезывал канат; — но он
Лежал на
камне — смертный сон
Летал над юной головою… //....................
Черкесы скачут уж — как раз
Сокрылись за горой крутою;
Уроком бьет полночный час.
Тела
живых существ исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в
камни, в воду, в облака, а души их всех слились в одну. Общая мировая душа — это я… я… Во мне душа и Александра Великого, и Цезаря, и Шекспира, и Наполеона, и последней пиявки. Во мне сознания людей слились с инстинктами животных, и я помню все, все, все, и каждую жизнь в себе самой я переживаю вновь.
Профессор. Дело в том, что мы называем сверхъестественным? Когда не
живой человек, а кусок
камня притянул к себе гвоздь, то каким показалось это явление для наблюдателей: естественным или сверхъестественным?
Но если религиозного воспитания не было в ходу, то цивическое становилось со всяким днем труднее, за него ссылали на Кавказ, брили лоб. Отсюда то тяжелое состояние нравственной праздности, которое толкает
живого человека к чему-нибудь определенному. Протестантов, идущих в католицизм, я считаю сумасшедшими… но в русских я
камнем не брошу, они могут с отчаяния идти в католицизм, пока в России не начнется новая эпоха.
Взор рабочего быстро ушел в какую-то неизмеримую глубину, оделся мглою, словно затвердел. И весь он на мгновенье показался высеченным из
камня; и мягкость складок кумачовой заношенной рубахи, и пушистость волос, и эти руки, испачканные землею и совсем как
живые, — все это было словно обман со стороны безмерно талантливого художника, облекшего твердый
камень видом пушистых и легких тканей.
Брызнул Ярило на
камни молоньей, облил палючим взором деревья дубравные. И сказал Матери-Сырой Земле: «Вот я разлил огонь по
камням и деревьям. Я сам в том огне. Своим умом-разумом человек дойдет, как из дерева и
камня свет и тепло брать. Тот огонь — дар мой любимому сыну. Всей
живой твари будет на страх и ужас, ему одному на службу».
Римский мудрец Сенека говорил, что всё, что мы видим, всё
живое, всё это — одно тело: мы все, как руки, ноги, желудок, кости, — члены этого тела. Мы все одинаково родились, все мы одинаково желаем себе добра, все мы знаем, что нам лучше помогать друг другу, чем губить друг друга, и во всех нас заложена одна и та же любовь друг к другу. Мы, как
камни, сложены в такой свод, что все сейчас же погибнем, если не будем поддерживать друг друга.
Первые
живые существа, которые я увидел, были каменушки. Они копошились в воде около берега, постоянно ныряли и доставали что-то со дна реки. На стрежне плескалась рыба. С дальней сухой лиственицы снялся белохвостый орлан. Широко распластав свои могучие крылья, он медленно полетел над рекой в поисках Добычи. Откуда-то взялась черная трясогузка. Она прыгала с
камня на
камень и все время покачивала своим длинным хвостиком.
Люди бегут, падают, опять бегут и стараются собрать веревки. Наконец лодки привязаны, палатка поймана. В это время с моря нашла только одна большая волна. С ревом она рванулась на берег, загроможденный
камнями. Вода прорвалась сквозь щели и большими фонтанами взвилась кверху. Одновременно сверху посыпались
камни. Они прыгали, словно
живые, перегоняли друг друга и, ударившись о гальку, рассыпались впрах. На местах падения их, как от взрывов, образовывались облачка пыли, относимые ветром в сторону.
Но вот наконец все налажено: высокая соломенная кукла мары поднята на большой
камень, на котором надлежит ее сжечь
живым огнем, и стоит она почти вровень с деревьями: по древяным ветвям навешана длинная пряжа; в кошелке под разбитым громом дубом копошится белый петух-получник. Сухой Мартын положил образ Архангела на белом ручнике на высокий пень спиленного дерева, снял шляпу и, перекрестясь, начал молиться.
Так омерзительно живо вспомнилась Юрасову эта песня, которую он слышал во всех городских садах, которую пели его товарищи и он сам, что захотелось отмахиваться от нее руками, как от чего-то
живого, как от
камней, брошенных из-за угла. И такая жестокая власть была в этих жутко бессмысленных словах, липких и наглых, что весь длинный поезд сотнею крутящихся колес подхватил их...
По тому, как равнодушно уперся он лицом в острый и горячий
камень, по белизне ладони опрокинутой руки видно, что он мертв, но спина его красна, точно у
живого, и только легкий желтоватый налет, как в копченом мясе, говорит о смерти.
Раскаленный воздух дрожал, и беззвучно, точно готовые потечь, дрожали
камни; и дальние ряды людей на завороте, орудия и лошади отделились от земли и беззвучно, студенисто колыхались — точно не
живые люди это шли, а армия бесплотных теней.
Вопрос очень специальный и неинтересный для беседы людей непосвященных, но чуть к нему коснулся художественный гений Берлинского, — произошло чудо, напоминающее вмале источение воды из
камня в пустыне. Крылатый Пегас-импровизатор ударил звонким копытом, и из сухой скучной материи полилась сага —
живая, сочная и полная преинтересных положений, над которыми люди в свое время задумывались, улыбались и даже, может быть, плакали, а во всяком случае тех, кого это сказание касается, прославили.
Плохо идут у нас дела. Настроение неудержимо падает. Ничего не добившись, завод за заводом становятся на работу. И совсем другое теперь, когда перед тобою то же море голов. Не волшебный сад, а бесплодная пустыня.
Живые, рвущиеся к жизни семена бессильно стукаются о холодные
камни.
Стало ему тяжко на сердце; через три дня он почуял, будто
камень у него лежит в груди, под ложкой, и
камень этот, словно
живой, ворочается и сосет ему сердце.
— Он хорошо… хорошо, а ты — худо! Ты худо! Барин хорошая душа, отличный, а ты зверь, ты худо! Барин
живой, а ты дохлый… Бог создал человека, чтоб
живой был, чтоб и радость была, и тоска была, и горе было, а ты хочешь ничего, значит, ты не
живой, а
камень, глина!
Камню надо ничего и тебе ничего… Ты
камень — и бог тебя не любит, а барина любит!
Камни наиболее для нас принудительны, и мы наименее их чувствуем
живыми, потому что мы наиболее от них отчуждены.
Художника застали еще в том положении, в каком оставил его Андрюша. Голова его не была покрыта, ветерок развевал беспорядочно длинные волосы, в мутных глазах изображалось отчаяние; золотая цепь с гривною, дар великого князя, лежала задом наперед. Между грудами
камня он казался
живою развалиной. С приходом лекаря ироническая улыбка пробежала по губам его.
Человек должен вернуть
камню его душу, раскрыть
живое существо
камня, чтобы освободиться от его каменной, давящей власти.
Рылись в утробе земной, питали в горниле огонь неугасимый, сочетали и разлагали стихии, зарывались
живые в гробы, чтобы добыть философского
камня, и нашли его в бесчисленных сокровищах химии, завещанных потомству.
Неистовые, рассвирепевшие опричники, получив от своего не менее неистового начальника страшное приказание, освященное именем царя, бросились на безоружные толпы народа и начали убивать, не разбирая ни пола, ни возраста; сотни
живых людей утонули в реке, брошенные туда извергами, с привязанными на шею
камнями или обезображенными трупами своих же сограждан.
Нет! Это не так уж просто.
В
живом остается протест.
Молчат только те — на погостах,
На ком крепкий
камень и крест.
Мертвый не укусит носа,
А
живой…
Я вскочила, взмахнула руками, — почувствовала тоже, что и я, и я — я не
камень, не волна, что я свободная, как эта чайка, — свободная, ничем не связанная, с
живым, своим полетом!..